Учебник для 9 класса

Литература

       

Замысел «Мертвых душ»

Случилось так, что «Мертвые души» стали таким произведением Гоголя, в котором творчество гения, его вершинное творение обернулось поражением художника, принесшим ему гибель.

Произошло это потому, что замысел Гоголя был всеобъемлющ и грандиозен, но неисполним с самого начала.

«Мертвые души» были задуманы писателем в трех томах. Гоголь опирался в своем замысле на эпические поэмы Гомера и на средневековую поэму итальянского поэта Данте «Божественная комедия».

В духе эпических поэм Гомера, воспевавших греческих богов и героев, Гоголь намеревался создать эпопею новейшую, так называемую «малую эпопею». Цель ее заключалась в конечном итоге в прославлении, в пафосном лирическом воспевании эпической картины превращения некоторых порочных персонажей в героев исключительно положительных, обладающих лучшими качествами русского человека. Россия должна была от тома к тому очищаться от скверны и в третьем томе книги Гоголя предстать перед всем человечеством во всем блеске нравственного совершенства, духовного богатства и душевной красоты. Тем самым Россия указывала бы другим народам и государствам путь к нравственно-религиозному спасению от козней исконного врага Христа и человечества — дьявола, сеющего на земле зло. Пламенная хвала такой России и такого очистившегося от пороков русского человека, став предметом восхищенного воспевания, превращала «Мертвые души» в поэму. Следовательно, жанровое определение, данное Гоголем своему произведению, относится ко всему трехтомному замыслу.

Нужно отметить величайшую творческую смелость Гоголя, задумавшего произведение огромного масштаба и общечеловеческого значения. В идее «Мертвых душ» проявились величие души писателя и его художественный гений. Однако совершенно ясно, что нравственное совершенство не может быть достигнуто человечеством здесь и сейчас, что нужны многие тысячелетия для установления таких отношений между людьми и государствами, основами которых станут учение Христа и общечеловеческие ценности.

Если бы Гоголь не пытался воплотить нравственное величие русского человека в художественные образы, но представил бы его именно как художественный идеал, то, вполне возможно, ему удалось бы завершить свое произведение. Но Гоголю подобное решение грандиозной задачи казалось слишком ничтожным и умаляющим весь замысел. Ему было необходимо вдохнуть живую жизнь в мечту, в идеал, чтобы нравственно совершенный русский человек состоял бы из плоти и крови, чтобы он действовал, общался с другими людьми, размышлял и чувствовал. Силой воображения он пытался вызвать его к жизни. Но мечта, идеал не хотели становиться правдоподобной явью.

Гоголь писал не утопию, где условность будущего предполагается самим жанром. Его нравственно непогрешимый человек должен был выглядеть не утопическим созданием, а жизненно правдивым. Однако не было «прототипа» и образца, на которые были бы похожи воображенные Гоголем художественные типы. Их еще не родила жизнь, они существовали только в голове художника как отвлеченные религиозно-нравственные идеи. Понятно, что задача сотворить идеал из плоти и крови оказалась непосильной для Гоголя. Замысел Гоголя при всем его величии и стройности обнаружил лежащее внутри его противоречие, которое не могло быть преодоле- но. Попытки разрешить это противоречие кончались неудачами.

Гоголевский замысел содержал в себе и величайший взлет художественной идеи, и ее неизбежное падение в том смысле, что он не мог быть никогда завершен. Победа гения была чревата поражением.

Жанровое обозначение «поэма», таким образом, относится ко всему замыслу и имеет в виду как эпический размах, так и лирический пафос, пронизывающий эпическое повествование. В соответствии с приближением к идеалу нравственного совершенства лирический пафос будет возрастать и усиливаться. Художественная неубедительность идеальных картин станет осознаваться все яснее. Насыщенное лирикой эпическое повествование будет подменяться религиозно-нравственными проповедями, поучениями и пророчествами. Художественное начало уступит место началу религиозно-этическому, мистически-моральному, выраженному в формах риторической и дидактической речи. При этом роль автора-пророка, автора-проповедника, автора-учителя жизни и носителя религиозно-мистических прозрений с неизбежностью будет возрастать.

Жанр поэмы, помимо связи с эпическими поэмами Гомера, как заметили современники Гоголя, имел прямое литературное отношение к эпической средневековой поэме Данте «Божественная комедия». Поэма Данте содержала три части — « А д » , «Чистилище», «Рай». Понятно, что «Ад» был населен грешниками, в «Чистилище» помещались те, кто мог очистить свои души от грехов. В «Раю» оказывались чистые, непорочные души праведников. Гоголевский замысел согласовывался с построением поэмы Данте и завершался тоже райским царством, к которому устремлялись и которого достигали Россия и русские люди. При этом герои Гоголя, как герой Данте, совершали духовный путь по кругам Ада и, поднимаясь из Ада в Чистилище, очищали себя страданиями и раскаянием, смывая грехи и тем спасая свои души. Они попадали в Рай, и их лучшие нравственные качества оживали. Русский человек являл собой образец для подражания и обретал статус идеального героя.

Первый том «Мертвых душ» соответствовал «Аду» в поэме Данте, второй — «Чистилищу», третий — «Раю». Два героя Гоголя — Чичиков и Плюшкин — должны были из кругов Ада перейти в Чистилище, потом в Рай. Для замысла Гоголя необходимо, чтобы сначала его герои оказались в Аду. Автор всем читателям и самим персонажам раскрывал ту ужасную и одновременно смешную духовную бездну, куда их занесло пренебрежение званием, обязанностями и долгом человека. Персонажи должны были увидеть непристойные гримасы своих неказистых, уродливых лиц, чтобы вдоволь посмеяться над своими изображениями и ужаснуться им.

Первый том, или, как говорил Гоголь, «крыльцо» всего грандиозного сооружения, обязательно должен быть комическим, а в отдельных местах сатирическим. Но одновременно сквозь сатиру должен пробиваться вдохновенный лирический голос, постоянно напоминающий о втором и, главное, третьем томе. Он, этот лирический голос, связывал воедино все три тома и усиливался по мере продвижения к последнему. И вот в конце первого тома небольшая и уже изрядно потрепанная бричка Чичикова, везомая тройкой, на наших глазах превращается, словно подхваченная неведомой силой, в птицу-тройку и несется по небу и, подобно ей, несется Русь, тоже несомая неведомой силой. Эти лирические строки напоминают читателю, какой духовный путь предстоит России, и одновременно заранее объявляют, что он будет высоким примером для других народов и государств.

Из этого рассуждения было бы неверно сделать вывод, что Гоголь уподоблял три тома «Мертвых душ» трем частям «Божественной комедии» Данте. Он снижал и даже переворачивал композицию поэмы Данте. Речь может идти только об аналогии. Гоголь писал поэму о восстановлении человеческого духа.

Для замысла Гоголя характерны и другие важные особенности. Нетрудно заметить, что опора на «Божественную комедию» Данте предполагала всемирность замысла «Мертвых душ». Гоголь мыслит чрезвычайно обобщенными категориями и понятиями. Их можно разделить на три уровня: общенациональное (русское, немецкое, французское и т. п.), общечеловеческое (земной мир в целом) и, наконец, третий уровень, вселенско-религиозный, охватывающий уже не только Россию и земной мир в целом, но также небесный и загробный, находящийся за гранью, по ту сторону нашего бытия. Лучшим доказательством тому служит название «Мертвые души».

В самом выражении «мертвые души» есть необычность, странность. С одной стороны, «мертвые души» — это умершие крепостные крестьяне. С другой стороны, «мертвые души» — это персонажи поэмы, которые загубили себя духовно и душевно, у которых представление об истинном предназначении человека на земле, о его призвании и смысле жизни исказилось, омертвело и умерло. Сами персонажи еще продолжают говорить, двигаться, но души их уже умерли. Значительные, достойные человека мысли и глубокие, тонкие чувства уже исчезли иногда навсегда, иногда на время.

Есть, однако, еще один смысл выражения «мертвые души». Согласно христианскому учению, души не умирают, они остаются в аду, в чистилище или в Раю вечно живыми. Слово «мертвые» к душам людей, даже умерших, в христианстве не может быть применено. Умирает плоть, тело, но никак не дух, не душа. Следовательно, с такой точки зрения сочетание «мертвые души» — абсурд. Оно невозможно. Гоголь играет всеми значениями. У него душа может омертветь, умереть и обнаружиться, как у прокурора, только после смерти.

Стало быть, при жизни у прокурора не было души или он обладал мертвой душой, что, впрочем, одно и то же. Омертвевшая, мертвая душа может преобразиться, воскреснуть к новой, вечной жизни и обратиться к добру. Вселенско-религиозный и символический смысл «Мертвых душ» пронизывает книгу. Неожиданно крестьяне Собакевича, например, оживают: о них рассуждают как о живых. Переселение крестьян на новую землю — это обман и самый большой грех Чичикова. Новой землей в «Откровении ап. Иоанна Богослова (Апокалипсис)» из Нового Завета называется святой град Иерусалим, «сходящий от Бога с неба» и означающий Царство Божие. Он откроется людям после Страшного суда, когда души их преобразятся. Только такими, очищенными и преобразованными, они узрят Бога и Его Царство.

След такого символического переселения в самом серьезном значении слова сохранился в поэме. После покупки Чичиковым «мертвых душ» жители города N рассуждали: «...это правда, никто не продаст хороших людей, и мужики Чичикова пьяницы, но нужно принять во внимание, что вот тут-то и есть мораль, тут-то и заключена мораль: они теперь негодяи, а, переселившись на новую землю, вдруг могут сделаться отличными подданными. Уж было немало таких примеров: просто в мире, да и по истории тоже». Итак, души людей могут преобразиться. Гоголь и сам намеревался в третьем томе вывести новые, полностью преображенные души Плюшкина и Чичикова.

Общерусскому, общечеловеческому и вселенско-религиозному масштабу в «Мертвых душах» полярно противоположен иной — узкий, дробный, детальный, связанный с проникновением в затаенные уголки поместной жизни и темные закоулки «внутреннего хозяйства» человека, в «сор и дрязг» повседневных мелочей. Гоголь внимателен к подробностям быта, одежды, обстановки.

Для того чтобы купить мертвые души, Чичиков должен познакомиться с помещиками, побывать у них и склонить к сделке. В «Авторской исповеди» Гоголь писал: «Пушкин находил, что сюжет «Мертвых душ» хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров». Следовательно, в поэму включена еще одна важная жанровая форма — роман-путешествие. Наконец, известно, что главный персонаж — Чичиков — в конце концов должен был превратиться в идеальное лицо, в героя без страха и упрека. Преобразование предполагало перевоспитание и самовоспитание.

Во втором томе у Чичикова появлялись учителя-воспитатели, которые облегчали ему дорогу нравственного перерождения, и сам он, раскаиваясь и страдая, постепенно перевоспитывает себя. Ясно, что в общем замысле Гоголя существенную роль играл также роман воспитания. И тут встают, по крайней мере, два вопроса. Верно ли, что если Чичиков копит копейку и стремится разбогатеть, то он мыслит как буржуа, как капиталист? Что-бы ответить на этот вопрос, нужно спросить себя: хочет ли Чичиков пустить деньги в рост и стать ростовщиком? Мечтает ли он о заводе, о фабрике, допускает ли он мысль стать промышленником и открыть свое дело? Нет. Чичиков надеется купить сельцо Павловское в Херсонской губернии, стать помещиком и жить обеспеченно, в достатке. Он по своему сознанию не буржуа, не капиталист. Накопительская и буржуазная идея входит в голову помещика, феодала.

Второй вопрос состоит в том, кто же такой Чичиков, если он не наделен сознанием буржуа, но все же является «приобретателем» и в будущем мечтает стать помещиком? Понять, почему Гоголь выбрал для своего антигероя первого тома среднего, ничем не заметного человека, помогает «Повесть о капитане Копейкине».

Чичиков — человек новой, буржуазной эпохи и дышит ее атмосферой. Идеи буржуазной эпохи своеобразно преломляются в его уме и характере, во всей его личности. В буржуазную эпоху всеобщим кумиром становятся деньги, капитал. Всякие родственные, дружеские, любовные связи существуют постольку, поскольку держатся на денежном интересе, выгодном для обеих сторон. Чичиков однажды увидел шестнадцатилетнюю девушку с золотыми волосами и нежным овалом лица, но его мысли тут же свернули на приданое в двести тысяч рублей. Иначе говоря, буржуазная эпоха производит зло, но зло незаметное, угнездившееся в людях, подобных Чичикову, «средних», ничем не примечательных.

Чтобы точнее уяснить, что же это за явление, обобщенное в Чичикове, Гоголь рассказывает «Повесть о капитане Копейкине». При этом Чичиков удаляется из сюжета, вместо него появляется фантастический двойник, созданный воображением жителей губернского города и живущий в слухах, наполнивших провинцию. Город- ские чиновники горят желанием женить Чичикова, прослывшего «миллионщиком» и намеренного совершить крупную сделку. Чичикову начинают подыскивать невесту, губернаторша знакомит богатого, как предполагают, и неженатого Чичикова со своей дочкой, институткой.

Дамы, проявлявшие исключительный интерес к Чичикову-миллионщику (одна из них в духе Татьяны Лариной даже послала ему неподписанное письмо со словами: «Нет, я должна к тебе писать!» — тут Гоголь смеется над романтическими, уже опошленными страстями), не простили ему короткого увлечения губернаторской дочкой («Всем дамам совершенно не понравилось такое обхождение Чичикова»). Репутация Чичикова постепенно рушится: то Ноздрев прямо заявит губернатору, прокурору и всем чиновникам, что Чичиков «торговал... мертвых», то Коробочка, боясь продешевить, справится, почем ходят нынче мертвые души. Дамы составили «заговор» и окончательно погубили «предприятие» Чичикова. «Мертвые души», губернаторская дочка и Чичиков сбились и смешались в головах обывателей города «необыкновенно странно».

Сначала «просто приятная дама», сославшись на слова Коробочки, рассказала «даме, приятной во всех отношениях» о том, что Чичиков явился к Настасье Петровне «вооруженный с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, и требует: «Продайте,— говорит,— все души, которые умерли». Коробочка отвечает очень резонно и отказывает. Зачем, однако, Чичикову понадобилось подражать Ринальдино Ринальдини из популярного тогда романа X. Вульпиуса, осталось неизвестным, как и то, с какой стати новый Ринальдо Ринальдини — Чичиков — потребовал мертвых душ. Но все-таки мысль о Чичикове как о благородном разбойнике нужно запомнить.

В ходе дальнейшего обсуждения «прелестника» Чичикова «даму, приятную во всех отношениях» озарила догадка: «Это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку. Это предположение было неожиданно и во всех отношениях необыкновенно». Если Чичиков хотел увезти губернаторскую дочку, то зачем ему в придачу к ней понадобились мертвые души, если он намеревался «покупать мертвые души, так зачем увозить губернаторскую дочку?» Запутавшись во всем этом, дамы сочли, что Чичиков не мог решиться на столь «отважный пассаж» без «участников», и к таким помощникам причислили Ноздрева.

Чичиков выглядит то благородным разбойником, то романтическим героем, похищающим предмет своего интереса.

Рейтинг@Mail.ru

Содержание