В этом стихотворении Тютчев писал о том, что бедность России («Эти бедные селенья,/Эта скудная природа...»), «долготерпенье» таят в себе и неслыханное богатство души, ее истинно христианское подвижничество, которое далеко не всякому, особенно западному, человеку дано заметить и понять:
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
На русский народ, по мысли Тютчева, сошла Божья благодать, потому что он готов всегда смирить эгоистические страсти и предпочесть им высшие начала бытия и высшие ценности жизни. Именно на это он получил благословение Христа:
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Вместе с тем Тютчев глубоко проникся страданиями человечества, которые вызвали к жизни одно из самых емких его созданий — «Слезы людские, о слезы людские...», на примере которого видно, насколько велика обобщающая сила тютчевской лирики. Экспромт Тютчева1 состоит из шести строк с изящной рифмовкой: абвваб. Стихи, в которых слезы наделены «отрицательными» эпитетами («незримые, неистощимые, неисчислимые»), помещены в середине строфы как наиболее ударные, акцентированные. Они окружены стихами, в которых развернуто уподобление слез «струям дождевым» («Слезы людские, о слезы людские» — «Льетесь, как льются струи дождевые») и которые связаны упоминанием о времени («Льетесь вы ранней и поздней порой» — «В осень глухую, порою ночной»).
Наконец, все шестистишие пронизывает глагол «льетесь» («льются»), употребленный пять раз. Благодаря такой крепкой композиции стихотворение обладает глубинным смыслом: слезы уравниваются с явлениями природы и становятся частью вселенской жизни. Они предстают непременным знаком, символом страданий человечества и входят в состав бытия. Это состояние человечества вызывает искреннее сочувствие поэта.
1 О написании стихотворения рассказал И. С. Аксаков: «...однажды, в осенний дождливый вечер, возвратясь домой на извозчичьих дрожках, почти весь промокший, он сказал встретившей его дочери: j’ai fait quelques rimes (я сочинил несколько стихов — фр.) и, пока его раздевали, продиктовал ей следующее прелестное: «Слезы людские, о слезы людские...»