-->

Учебник для 11 класса

Литература

       

Поэзия Маяковского
(краткое содержание)

Нате!

Автор обращается к обывателям. Он, «бесценных слов мот и транжира, обвинительно бросает в лицо толпе:

      Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
      где-то недокушанных, недоеденных щей;
      вот вы, женщина, на вас белила густо,
      вы смотрите устрицей из раковины вещей.

Он, «грубый гунн», если не захочет сегодня кривляться перед толпой, захохочет и плюнет ей в лицо.

Дешевая распродажа

Автора забавляют нищие люди, «опасливо» придерживающие карман в страхе, что их ограбят. О себе поэт говорит, что он очень богат. Его через «сколько-то лет» изучат профессора. О нем будут говорить с кафедры так, что истинное лицо поэта не будет ясно.

Богатство, которым владеет поэт, — это богатство души. Он украсит собою вечность, но все это он готов отдать «за одно только слово ласковое, человечье». Но это слово — казалось, дешевую плату за славу — не найти.

Флейта-позвоночник Пролог

Поэт задается вопросом: не поставить ли «точку пули в своем конце»? Поэтому «на всякий случай» решает «дать прощальный концерт».

      Я сегодня буду играть на флейте.
      На собственном позвоночнике.

1

«Праздник нарядных». Повсюду веселье. Поэту «празднично» то, что на праздник «выйти не с кем». Он говорил, что нет Бога. Но Бог есть, и он выдумал «дать тебе настоящего мужа», чтобы поэт мучился. Боль, «ежедневно множимая», настолько сильна, что поэт обещает Богу свой скорый визит. И тогда пусть Всевышний судит его так, как считает нужным. Но просит поэт лишь об одном: «Убери проклятую ту, которую сделал моей любимою!»

2

Автор говорит, что слова любви сопровождают людей всегда, даже когда «от крови качающийся, как Бахус, пьяный бой идет». Вот и он, поэт, поет «накрашенную, рыжую». Он живет для любимой и ради любимой:

      Быть царем назначено мне —
      Твое личико
      На солнечном золоте моих монет
      Велю народу:
      Вычекань!

Он говорит, что его любовь, возможно, «последняя в мире любовь».

3

Поэт забудет «год, день, число», запрется «одинокий с листом бумаги». Он ходил в дом любимой и почувствовал, что там что-то неладно. Она сказала ему «очень рада» холодно. Поэт в смятенье, в отчаянье. Он чувствует — любовь умерла:

      Скуку угадываю по стольким признакам.
      Вымолодили себя в моей душе.
      Празднику тела сердце вызнакомь.

Поэт говорит, что не вырвет ее и себя из сердца. Обращается к любимой: «Радуйся, радуйся, ты доконала!» Вошел ее муж. Поэт говорит ему:

      «Хорошо!
      Уйду!
      Хорошо!
      Твоя останется.
      Тряпок нашей ей,
      Робкие крылья в шелках зажирели б.
      Смотри, не уплыла б.
      Камнем на шее
      Навесь жене жемчуга ожерелий!»

Ночью от плача и хохота героя «морда комнаты выносилась ужасом». Он хочет теперь «одной отравы — пить и пить стихи».

Сергею Есенину

Автор стихотворения высоко оценивает Сергея Есенина как поэта:

      Нет, Есенин,
      это
      не насмешка.
      В горле
      горе комом не смешок.

Маяковский недоумевает, почему Есенин решил покончить жизнь самоубийством:

      Вы ж
      такое
      загибать умели,
      что другой
      на свете
      не умел.
      Почему?
      Зачем?

Возмущает то, как общественность отреагировала на смерть поэта. Маяковский протестует против разговоров критиков и обывателей, которые говорили о том, что в жизни поэта было «много пива и вина», что ему следовало заменить «богему классом», чтобы класс влиял на него, что нужно было приставить к Есенину «кого из напостов», чтобы содержание его лирики приобрело политически «правильное» звучание, и писал бы он тогда по сто строк в день.

Маяковский говорит, что если бы все это осуществилось, то лучше было бы «от водки умереть», поэт тогда бы еще раньше «наложил на себя руки». Автор не может понять причин, толкнувших Есенина на этот шаг. Смерть поэта повлекла за собой череду подражаний:

      Над собою
      чуть не взвод
      расправу учинил.

Есенин ушел из жизни, и эта утрата — народное горе:

      У народа,
      у языкотворца,
      умер
      звонкий
      забулдыга подмастерье.

Но не так следовало чтить память поэта, как это делали. Не нужны пошлые надгробные речи, «стихов заупокойный лом, с прошлых с похорон не переделавши почти». Сразу же после смерти поэта возникли дрянные посвящения и воспоминания, а имя Есенина «в платочки рассоплено». Автор намерен бороться против обывательской реакции на случившееся:

      — Не позволю
      мямлить стих
      и мять! —
      Оглушить бы
      их
      трехпалым свистом
      в бабушку
      и в бога душу мать!
      Чтобы разнеслась
      бездарнейшая погань...

Маяковский говорит, что пока жизнь мало изменилась,

      Дрянь
      пока что
      мало поредела...

Нужно переделывать жизнь, а потом воспевать ее. Это нелегко, но «протоптанней и легшее» не было никогда.

      Марш!
      Чтоб время сзади
      ядрами рвалось.
      К старым дням
      чтоб ветром
      относило
      только
      путаницу волос.

Юбилейное

Автор обращается к великому поэту:

      Александр Сергеевич,
      разрешите представиться.
      Маяковский.

Он предлагает ему поговорить «часок-другой». Маяковский говорит, что теперь он стал свободен от «любви и от плакатов» и не собирается навязываться к нему «в меланхолишке черной». Однако с великим поэтом ему хочется поговорить, потому что иной раз «большое понимаешь через ерунду». Он говорит, что между ними есть много общего: оба они искали «речи точной и нагой», новые способы поэтической речи. Обращаясь к Пушкину, Маяковский говорит:

      Муза это
      ловко
      язык вас тянет.

Но любовные переживания в поэзии — не самые сильные. Маяковский говорит, когда «и горевать не в состоянии», это намного тяжелее. Труднее быть индивидуальным в поэзии, искать новые темы.

Маяковский говорит, что жалеет о том, что сейчас Пушкина нет в живых:

      Мне
      при жизни
      с вами
      сговориться б надо.
      Скоро вот
      и я умру
      и буду нем.

После смерти они оба будут стоять рядом — Пушкин «на Пе», а он «на эМ», а вот те, кто будет стоять между ними, — это вопрос, так как «страна моя поэтами нища». Маяковский называет некоторых, с его точки зрения, достойных поэтов — Некрасова, например. О Есенине говорит так:

      Ну Есенин.
      мужиковствующих свора.
      Смех!
      Коровою
      в перчатках лаечных.
      Раз послушаешь...
      но это ведь из хора!
      Балалаечник!

Остальные — однообразный «пейзаж». Правда,

      есть
      у нас
      Асеев
      Колька.
      Этот может.
      Хватка у него
      моя.

Пушкина автор ценит высоко, ему доверил бы он и «агитки», и «рекламу», так как тот бы «смог». Маяковский даже бы в угоду великому поэту «ямбом подсюсюкнул», но все-таки ямб пришлось бы бросить Пушкину, живи он в настоящее время. Маяковский говорит, что в родной стране можно жить и работать, только вот мало хороших поэтов. Маяковский протестует против хрестоматийности образа Пушкина:

      Я люблю вас,
      но живого,
      а не мумию.

Потому и ненавидит он всякое подведение под правила, штампы. А собственный памятник Маяковский бы взорвал:

      Мне бы
      памятник при жизни
      полагается по
      чину.
      Заложил бы
      динамиту
      — ну-ка,
      дрызнь!
      Ненавижу
      всяческую мертвечину!
      Обожаю
      всяческую жизнь!

Облако в штанах
Тетраптих (Вступление)

Обращаясь к читателю, поэт говорит, что намерен «дразнить об окровавленный сердца лоскут» «вашу мысль». Он молод душой, в нем нет «старческой нежности»:

      Мир огромив мощью голоса,
      иду — красивый,
      двадцатидвухлетний.

Маяковский призывает приходить учить «из гостиниц батистовых» новому мировосприятию. Обывательское мировоззрение должно быть искоренено. Он намерен «славословить» «мужчин, залежанных, как больница, / и женщин, истрепанных, как пословица» .

1

      Это было,
      было в Одессе.

Мария сказала, что придет в четыре. Но ее нет. Он переживает:

      Меня сейчас узнать не могли бы:
      жилистая громадина
      стонет,
      корчится.
      Что может хотеться этакой глыбе?
      А глыбе многое хочется!

Неважно то, что его «сердце — холодной железкою», — человеческое тепло и ему необходимо. Он стоит у окна, думает о том, «будет любовь или нет», а если будет, то какая — «большая или крошечная».

Двенадцатый час — ее все нет.

      Проклятая!
      Что же, и этого не хватит?
      Скоро криком издерется рот.

Он страдает, ждет, нервничает:

      Нервы большие,
      маленькие,
      многие! скачут бешеные,
      и уже
      у нервов подкашиваются ноги!

Наконец она пришла, «резкая, как “нате!”, сообщила, что выходит замуж.

Он пытается быть равнодушным к ее словам.

Кажется, что он предвидел такой финал:

      а я одно видел:
      вы — Джоконда,
      которую надо украсть!
      И украли.

Он будет пытаться продолжать жить:

      И в доме, который выгорел,
      иногда живут бездомные бродяги!

Она говорит, что у него много «безумий». Переживания героя передаются так:

      а самое страшное
      видели —
      лицо мое,
      когда
      я
      абсолютно спокоен?

Герой болен, у него «пожар сердца». Его глаза — «наслезенные бочки», из сердца своего «выскочить» ему не удается.

2

Поэт говорит, что он не чета великим. Раньше он думал, что книги делаются легко: «пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак». Но оказалось, что прежде, чем начнет «петься», нужно долго ходить, «разомлев от брожения», пока не возникнет рифма, а окружающая обстановка мешает «слову». Город поэту «дорогу мраком запер». Уличная давка, суета, обыденность жизни мешают поэтам воспевать любовь. Маяковский говорит, что так не должно быть. Поэту не должен мешать окружающий мир, поэт должен петь в унисон с этим самым миром:

      Мы сами творцы в горящем гимне, шуме фабрики и лаборатории.

Самому ему это удается:

      Я,
      златоустейший,
      чье каждое слово
      душу новородит,
      именинит тело,
      говорю вам:
      мельчайшая пылинка живого
      ценнее всего, что я сделаю и сделал!

И пусть люди в копоти и «в оспе», но «солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!». Люди не должны ждать милостей свыше — они сами себе хозяева:

      Мы —
      каждый —
      держим в своей пятерне
      миров приводные ремни!

Автор говорит, что сегодня он не понят людьми, осмеян, но он — предтеча нового. Ради этого он «выжег души, где нежность растили».

И когда новый Бог придет, поэт сделает следующее:

      душу вытащу,
      растопчу,
      чтоб большая! и окровавленную дам,
      как знамя.

3

      Ах, зачем это,
      откуда это
      в светлое весело
      грязных кулачищ замах!

      Пришла
      и голову отчаянием занавесила
      мысль о сумасшедших домах.

Поэт рассуждает о людях. Приводит в пример Бурлюка, когда он, «почти окровавив исслезенные веки», все-таки

      вылез,
      встал,
      пошел
      и с нежностью, неожиданной в жирном человеке,
      взял и сказал:
      «Хорошо!»
      Хорошо, когда в желтую кофту
      душа от осмотров укутана!

Маяковский осуждает такой подход к жизни. Для него хорошо перед эшафотом крикнуть: «Пейте какао Ван-Гутена!», и такую «громкую секунду» он не променял бы ни на что.

Маяковский говорит о Северянине:

      Как вы смеете называться поэтом
      и, серенький, чирикать, как перепел!
      Сегодня
      надо
      кастетом
      кроиться миру в черепе!

Автор утверждает, что уйдет от тех поэтов, которые «влюбленностью мокнут»:

      Невероятно себя нарядив,
      пойду по земле,
      чтоб нравился и жегся,
      а впереди
      на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
      Вся земля поляжет женщиной,
      заерзает мясами, хотя отдаться;
      вещи оживут? губы вещины
      засюсюкают:
      «цаца, цаца, цаца!»

Маяковский уверен: появится на земле новое поколение людей, которые назовут своих детей именами его стихов, т. е. будут думать так, как он сам. Поэт, «воспевающий машину и Англию», станет, возможно, тринадцатым апостолом.

4

Он просит Марию впустить его. Прохожие с любопытством смотрят на него. Поэт говорит, что он простой человек, «выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни». Он просит Марию открыть ему. Она впустила его. Он говорит ей:

      Не бойся,
      что снова,
      в измены ненастье,
      прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —
      «любящие Маяковского!» —
      да ведь это ж династия
      на сердце сумасшедшего восшедших цариц.

Поэт обещает Марии любить ее:

      Тело твое
      я буду беречь и любить,
      как солдат,
      обрубленный войною,
      ненужный,
      ничей,
      бережет свою единственную ногу.

Мария отказывается от любви поэта. Он «темно и понуро» берет сердце, «слезами окапав», несет его к Богу. Обращаясь к Богу, он говорит:

      — Послушайте, господин Бог!
      Как вам не скушно
      в облачный кисель
      ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
      Давайте — знаете —
      устроимте карусель
      на дереве изучения добра и зла!

Он спрашивает Бога, почему тот не сумел сделать так, чтобы любовь была без мук:

      Я думал — ты всесильный божище,
      а ты недоучка, крохотный божик.

Поэт достает «из-за голенища сапожный ножик», собирается «пропахшего ладаном» «раскроить отсюда до Аляски».

      Эй, вы!
      Небо!
      Снимите шляпу!
      Я иду!

Разговор с фининспектором о поэзии

Поэт обращается к фининспектору с вопросом «о месте поэта в рабочем строю». Он говорит, что труд поэта родствен любому другому труду. Поэту тоже непросто — ему нужно найти такие рифмы, «чтоб враз убивали, нацелясь».

      — Поэзия
      — вся! —
      езда в незнаемое.
      Поэзия —
      Та же добыча радия.
      В грамм добыча,
      в годы труды.
      Изводишь
      единого слова ради
      тысячи тонн
      словесной руды.

Конечно, говорит автор, поэты бывают разными, есть те, которые «вставят чужую строчку — и рады». Это сродни воровству и растрате на производстве. Настоящий же поэт съест пуд соли, выкурит сотни папирос, прежде чем добудет «драгоценное слово» из «артезианских людских глубин». У поэта со временем изнашивается «машина души», происходит «амортизация сердца и души». Автор утверждает, что рифма поэта имеет огромное значение — это и «ласка, и кнут, и штык». Он по праву требует «пядь в ряду беднейших рабочих и крестьян».

Письмо Татьяне Яковлевой

Автор пишет, что не любит парижскую любовь, каким, бы шелками она ни была украшена. Обращаясь к адресату, он говорит, что лишь она одна ему «ростом вровень». Он рассказывает про «важный вечер». Пять часов вечера, город словно вымер. Слышен гром, но это не гроза, а «просто ревность». Коростой сойдет «страсти корь», останется радость. Автору близко чувство ревности, но не к женщине, а к «Советской России». Он переживает за то, что «ста мильонам» людей плохо — они больны, «на плечах заплаты». Он обвиняет адресата в том, что ее нет в России. Поэт говорит, что это «оскорбление», которое будет «нанизано на общий счет». Он говорит, что все равно вернет ее:

      Я все равно
      тебя
      когда-нибудь возьму —
      одну
      или вдвоем с Парижем.

Раннее творчество.
В. Маяковский-кубофутурист

Истоки поэзии Маяковского — в кубизме, футуризме, а также в русской и западной поэтической культуре конца XIX — начала XX в. Маяковскому были близки эпатажность, антиэстетизм, изображение пороков современной буржуазной цивилизации.

Первые стихотворения Маяковского привлекли внимание читателей исключительно своей скандальностью. Кубофутуристические сборники «Пощечина общественному вкусу», «Садок судей II», «Дохлая луна», «Рыкающий Парнас» и др., в которых печатался поэт, удивили не только обычных читателей, но и критиков.

Первый скандал вокруг имени Маяковского разразился после постановки его трагедии «Владимир Маяковский» (1913). Уже само название поэмы привело в шок зрителей. Между тем Б. Пастернак писал о том, что именно название поэмы скрывало «гениально простое открытье» Маяковского: автор становился предметом лирики, обращался к миру от первого лица. Таким образом, поэт отказался от дистанции между лириком и лирическим героем. Они слились в едином образе — Владимир Маяковский. Этот романтический образ Поэта и стал главной темой лирики Маяковского.

Рейтинг@Mail.ru

Содержание